Неточные совпадения
Все были хожалые, езжалые: ходили по анатольским берегам, по крымским солончакам и степям, по всем речкам большим и малым, которые впадали
в Днепр, по всем заходам [Заход — залив.] и днепровским островам; бывали
в молдавской, волошской,
в турецкой земле; изъездили всё Черное море двухрульными козацкими челнами; нападали
в пятьдесят челнов
в ряд на богатейшие и превысокие корабли, перетопили немало турецких галер и много-много выстреляли пороху на своем
веку.
Когда Самгин вошел и сел
в шестой
ряд стульев, доцент Пыльников говорил, что «пошловато-зеленые сборники “Знания” отжили свой краткий
век, успев, однако, посеять все эстетически и философски малограмотное, политически вредное, что они могли посеять, засорив, на время, мудрые, незабвенные произведения гениев русской литературы, бессмертных сердцеведов,
в совершенстве обладавших чарующей магией слова».
Бердников хотел что-то сказать, но только свистнул сквозь зубы: коляску обогнал маленький плетеный шарабан,
в нем сидела женщина
в красном,
рядом с нею, высунув длинный язык, качала башкой большая собака
в пестрой, гладкой шерсти, ее обрезанные уши торчали настороженно, над оскаленной пастью старчески опустились кровавые
веки, тускло блестели рыжие, каменные глаза.
Обращаясь от двора к дому, Райский
в сотый раз усмотрел там,
в маленькой горенке,
рядом с бабушкиным кабинетом, неизменную картину: молчаливая, вечно шепчущая про себя Василиса, со впалыми глазами, сидела у окна,
век свой на одном месте, на одном стуле, с высокой спинкой и кожаным, глубоко продавленным сиденьем, глядя на дрова да на копавшихся
в куче сора кур.
Там, где до 1918 года было здание гостиницы «Националь»,
в конце прошлого
века стоял дом постройки допетровских времен, принадлежавший Фирсанову, и
в нижнем этаже его был излюбленный палаточными торговцами Охотного
ряда трактир «Балаклава» Егора Круглова.
Некрасивы, молчаливы
Эти полчища солдат.
Четверть
века ты на диво
Выставлял их
в стройный
ряд.
— Не воровать
в наше время нельзя, — разглагольствовал между тем Глумов, — потому что не воровать — это значит не идти
рядом с
веком.
Узнав
рядом горьких опытов, что все прекрасные мечты, великие слова остаются до поры до времени мечтами и словами, он поселился на
веки веков в NN и мало-помалу научился говорить с расстановкой, носить два платка
в кармане, один красный, другой белый.
И что же! не успели мы оглянуться, как он уж окунулся или, виноват — пристроился. Сначала примостился бочком, а потом сел и поехал. А теперь и совсем
в разврат впал, так что от прежней елейной симпатичности ничего, кроме греческих спряжений, не осталось. Благородные мысли потускнели, возвышенные чувства потухли, а об общем благе и речи нет. И мыслит, и чувствует, и пишет — точно весь свой
век в Охотном
ряду патокой с имбирем торговал!
На скамейке сидит девушка
в розовом платье,
рядом молодой брюнет… Глаза у него большие, черные, как ночь, томные… Только как-то странно напущены верхние
веки, отчего глаза кажутся будто двухэтажными…
В них играет луч света, освещающий толстые, пухлые ярко-красные губы, с черными, как стрелки, закрученными блестящими усиками.
Это совсем другое дело: на них все грядущее рода почиет; они должны все
в своем поле созреть, один за одним Протозановы, и у всех пред глазами, на виду, честно свой
век пройти, а потом, как снопы пшеницы, оспевшей во время свое,
рядами лечь
в скирдницу…
Последние исследования показывают нам, что и
в старинные годы,
рядом с благочестивыми поучениями и житиями святых, списывались у нас и ходили по рукам романические сказания — и об индийских царях, и о походах Александра Македонского, и о рыцарских подвигах средних
веков.
Мы умолкли и задумались… Мысль о судьбе Урбенина была для меня всегда тяжела; теперь же, когда перед моими глазами гарцевала погубившая его женщина, эта мысль породила во мне целый
ряд тяжелых мыслей… Что станется с ним и с его детьми? Чем
в конце концов кончит она?
В какой нравственной луже кончит свой
век этот тщедушный, жалкий граф?
В необработанном, но мягком и свежем теноре мое ухо, несмотря на веселый свадебный мотив, улавливает трудную, унылую струнку, словно этому тенору жаль, что
рядом с хорошенькой, поэтической Оленькой стоит тяжелый, медведеобразный и отживающий свой
век Урбенин…
Вообще «настроение», «переживание», понимаемое
в совершенно имманентном смысле, доминирует
в религиозной жизни Германии XIX
века; достаточно назвать двух современных представителей имманентизма
в религии — Трёльча и Германа [Воззрения Трёльча изложены
в ряде его статей
в различных протестантских энциклопедиях и во 2‑м томе полного собрания его сочинений: Ernst Troeltsch.
— Я так понимаю, что вера есть способность духа. Она все равно что талант: с нею надо родиться. Насколько я могу судить по себе, по тем людям, которых видал на своем
веку, по всему тому, что творилось вокруг, эта способность присуща русским людям
в высочайшей степени. Русская жизнь представляет из себя непрерывный
ряд верований и увлечений, а неверия или отрицания она еще, ежели желаете знать, и не нюхала. Если русский человек не верит
в бога, то это значит, что он верует во что-нибудь другое.
Хотя аббат Верто
в своей книге отвергал все легендарные сказания, переходившие без всякой проверки через длинный
ряд веков, от одного поколения к другому, и говорившие о непосредственном участии Господа и святых угодников, как
в военных подвигах, так и
в обиходных делах мальтийского рыцарского ордена, юный читатель именно и воспламенял свой ум таинственною стороною истории рыцарского ордена, и верил, несмотря на сомнительный тон самого автора, во все чудеса, совершенные будто бы свыше во славу и на пользу этого духовно воинственного учреждения.